ВНУТРЕННИЙ ДИНАМИЗМ СТАТУАРНЫХ ОБРАЗОВ В МОДЕРНИСТСКОЙ ПРОЗЕ

Внутренний динамизм статуарных образов в модернистской прозе вездесущий, многофункциональный и разнонаправленный. От лотмановского готического истолкования «движущегося неживого» в традиции «Медного всадника» и Командора до противоположного образа - обозначим его «нерукотворным памятником», оставаясь в лотмановском контексте. Чаще всего это памятник искусству, любви или вере, объединенным в эпоху модерн, минимум, категорией красоты, в некоторых контекстах - святости. Выдающийся скульптор А. Хильдебранд считал, что в основании скульптуры всегда «картинное представление», исходя из которого можно двигаться в глубину массы каменного блока, проще говоря, как уточняет В. Власов, необходимо как бы «нарисовать картину на передней поверхности камня, а затем мысленно двигать ее в глубину». Таким образом, уже в основе самого ваяния «двигательное пространство и мышление» (В. Власов) - воображаемое, или ирреальное. При изображении иного искусства словесностью происходит полиокулярное, стереоскопическое «переосмысление» пространства даже на уровне визуальных образов, не говоря уже о той духовной информации, которую способен передать исключительно логос. На протяжении всей истории человечества (от палеолитических статуэток, наскальных рисунков и связанных с ними ритуальных заклинаний) существуют разнообразные, но неразрывные отношения между пластикой и поэзией. У Шеллинга, особенно внимательного к этому диалектическому единству, фантазия состоит из музыки, пластики и поэзии, соответственных философии, искусству и религии реальности; поэзия, пленив пластику, как дух - материю, плоть в целях воплощения, занимает место религии и в трактате «Сущее» В. Одоевского; она - «мать искусств» в статье «Скульптура, живопись и музыка» Веневитинова, «недосягаемая для чувств смертного». В эпоху модерн отношения между пластикой и поэзией становятся сложнее и изысканней, однако сохраняют романтическое начало.